Заключительный, четвертый том эпопеи начинается знаменатель­ными словами о том, что даже в тяжелые времена, когда решался вопрос о судьбах отечества, «спокойная, роскошная, озабоченная толь­ко призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по-старому; и из-за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы осознавать опасность и то трудное положение, в котором нахо­дился русский народ».

Так устанавливается совершенно определенная точ­ка отсчета, тот критерий, который для Толстого яв­лялся определяющим: есть настоящая жизнь, а есть кажущаяся, мнимая, призрачная.

«Война и мир» начинается с описания вечера в салоне Анны Павловны Шерер, где собирается сто­личная знать. Само по себе сравнение вечера с пря­дильной мастерской («Веретена с разных сторон рав­номерно и не умолкая шумели») достаточно четко и определенно выражало авторское отношение к миру пустоты и фальши, к той искусственной жизни, для которой характерны механичность, кукольность, мерт­венность. Мысль старого князя Болконского о всей европейской политике: «какая-то кукольная коме­дия» — получает обобщающее значение.

Писатель выдвигает четкие принципы, с помо­щью которых он определяет ценность человеческой личности: отношение человека к родине, народу, природе, способность к самоанализу, глубина пережи­ваний, нравственные искания. Представители светс­кого общества испытания на человечность не выдер­живают. Среда Курагиных и им подобных отли­чается именно безжизненностью, враждебностью ко всему подлинно человеческому, естественному, нако­нец, просто порядочному. Вспомните: Василий Курагин пытался ограбить Пьера, его сын Анатоль вовлекал Пьера в скандальные истории, он же принес много горя Марье Болконской и Наташе Ростовой. У Пьера были все основания сказать, обращаясь к Элен и имея в виду не только ее одну, но и весь светский мир, который она воплощала: «...где вы, там разврат, зло...»

Основной принцип изображения Толстым отрица­тельных персонажей — статичность, отсутствие дви­жения, глубины переживаний. Их нравственный мир всегда примитивен, лишен интеллектуального богатства и моральной привлекательности. Им не дано живого восприятия природы: никто из них не изображен вне городских домов, светских вечеров, балов и т. д. Выработанные позы, неизменяющиеся улыбки, актерская игра являлись обычными для постоянных посетителей салона Анны Павловны — но не забудьте, что все это было свойственно и для Наполеона. Василий Курагин говорит с дочерью «небрежным тоном привычной нежности», а тон этот «был только угадан посредством подражания другим родителям». Точно так же в романе ведет себя и Наполеон, который перед портретом сына «сделал вид задумчивой нежности».

И Элен в своих поступках, как это ни покажется вам неожиданным, тоже может быть похожей на Наполеона. В то время, когда идет война, она ведет свою собственную битву, желая при живом муже выйти замуж чуть ли не сразу за двух высоко­поставленных претендентов на ее руку. Толстой с явной иронией обычно называет Наполеона «вели­ким человеком». Точно так же писатель говорит и об Элен: она, «как истинно великий человек, кото­рый может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно вери­ла, а всех других в положение виновности».

Элен очень красива; но красота ее неживая, застывшая. Как только она появляется на страницах романа, Толстой сразу же обращает наше внимание на ее неизменяющуюся улыбку, как будто она наклеила ее на себя и уже никогда не снимает.

В этом мире все лгут, притворяются, играют свои заученные роли. «Князь Василий говорил всег­да лениво, как актер говорит роль старой пьесы». 

Это мир угрюмый, неспособный свободно, естест­венно испытывать радость при общении с людьми, с природой. Вспомните, как часто смеются любимые герои Толстого, иногда даже смеются беспричинно, просто так. (После охоты Николай и Наташа Ростовы «звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха».) Добрая улыбка очень характерна для Пьера, и Платон Каратаев немыслим без его постоянной радостной улыбки... Да, безгра­ничная доверчивость княжны Марьи, Пьера, Наташи нередко приводит их к ошибкам, за которые при­ходится тяжело расплачиваться, но гораздо чаще способность к сопереживанию, состраданию приносит им ощущение великого человеческого счастья.

Толстой не принимает жизни, озабоченной лишь «призраками», «отражениями», лишенной подлинно человеческих ценностей. И характерно, что предста­вители ненавистного автору светского мира посте­пенно занимают все меньше и меньше места в развитии действия, а под конец почти полностью исчезают со страниц романа. Неожиданно от стран­ной и таинственной болезни умирает Элен; ничего не говорится в эпилоге о Курагиных и Шерер, Берге и Друбецком. Забыт и Наполеон. Все темное и отрицательное уходит, побеждают добро, свет, открытость и естественность.