- Вот мы и дома, - промолвил Николай Петрович, когда все оказались в гостиной, убранной в новейшем вкусе.

Вошел Прокофьич, человек лет шестидесяти, беловолосый, худой и смуглый, в коричневом фраке с медными пуговицами и в розовом платочке на шее.

Аркадий собрался было пойти в свою комнату, чтобы почиститься после дороги, но в это мгновение вошел человек среднего роста, одетый в темный английский сьют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки, - Павел Петрович Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые, черные, продолговатые глаза. Весь облик Аркадиева дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов.

Павел Петрович вынул из кармана панталон свою красивую руку с длинными розовыми ногтями, казавшуюся еще красивей от снежной белизны рукавчика, застегнутого одиноким крупным опалом, и подал ее племяннику. После рукопожатия они три раза, по-русски, поцеловались, то есть дядя три раза коснулся своими душистыми усами щек племянника.

Николай Петрович представил его Базарову: Павел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил ее обратно в карман.

После знакомства оба молодые человека вышли.

- Кто сей? - спросил Павел Петрович.

- Приятель Аркаши, очень, по его словам, умный человек. Он у нас погостит.

За ужином разговаривали мало. После ужина все тотчас разошлись. Аркадий и Базаров заснули скоро, но другие лица в доме долго еще не спали. Взволнованный приездом сына, Николай Петрович лежал в постели при горящей свече и думал долгие думы. Павел Петрович, держа в руках газету, пристально глядел на голубоватое пламя в камине... Бог знает, где бродили его мысли. А в маленькой задней комнатке сидела Фенечка и сквозь дрему посматривала на детскую кроватку, откуда слышалось ровное дыхание спящего ребенка.

Раньше всех проснулся Базаров. Выйдя из дома, он свел знакомство с двумя дворовыми мальчишками и отправился с ними в небольшое болотце за лягушками.

- На что тебе лягушки, барин? - спросил один из них.

- Я ее разрежу и посмотрю, что у нее внутри делается.

- Да на что тебе это?

- А чтобы не ошибиться, если ты занеможешь и мне тебя лечить придется.

- Васька, слышь, барин говорит, что мы с тобой те же лягушки. Чудно!

Между тем отец и сын Кирсановы вышли на террасу, где уже кипел самовар. Пришла дворовая девочка и тонким голосом проговорила:

- Федосья Николаевна не совсем здоровы, прийти не могут; приказали вас спросить, вам самим угодно разлить чай или прислать Дуняшу?

- Я сам разолью, сам, - поспешно сказал Николай Петрович.

Аркадий опустил глаза.

- Папаша, не оттого ли Фен... не оттого ли она не приходит сюда чай разливать, что я здесь? Напрасно ж она стыдится. Я уверен, ты не мог сделать дурной выбор; во всяком случае, сын отцу не судья.

- Спасибо, Аркаша, - глухо проговорил Николай Петрович.

- В таком случае я сам пойду к ней, - воскликнул Аркадий и вскочил со стула.

- Аркадий, - начал Николай Петрович, - я тебя не предварил...

Но Аркадий уже не слушал его и убежал с террасы. Николай Петрович в смущении опустился на стул. Сердце его забилось. Через некоторое время послышались торопливые шаги, Аркадий вернулся.

- Мы познакомились, отец! - воскликнул он. - Федосья Николаевна точно не совсем здорова и придет позже. Но как же ты не сказал мне, что у меня есть брат? Я сейчас расцеловал его.

Николай Петрович хотел что-то вымолвить... Аркадий бросился ему на шею.

- Что это? опять обнимаетесь? - раздался сзади них голос Павла Петровича.

Отец и сын одинаково обрадовались возможности выхода из создавшегося положения.

- Где же новый твой приятель? - спросил дядя. - И, собственно, что он такое?

- Он нигилист.

- Нигилист, - проговорил Николай Петрович. - Это в переводе с латинского означает человека, который... ничего не признает.

- Скажи: который ничего не уважает, - подхватил Павел Петрович.

- Нигилист ко всему относится с критической точки зрения, - заметил Аркадий.

- Да. Прежде были гегелисты, а теперь нигилисты. Посмотрим, как вы будете существовать в пустоте, в безвоздушном пространстве.

Пришла Фенечка, она принесла большую чашку какао и поставила ее перед Павлом Петровичем. На террасе несколько мгновений царило молчание. Вдруг Павел Петрович поднял голову.

- Вот и господин нигилист к нам жалует, - промолвил он вполголоса.

Базаров приблизился к террасе:

- Здравствуйте, господа; извините, что опоздал к чаю, сейчас вернусь; надо вот этих пленниц к месту пристроить, - указал он на лягушек.