Известный критик Аполлон Григо­рьев считал, что главный худо­жественный недостаток «Грозы» — «это безличность Бориса... Во что тут было влю­биться? — невольно спрашивал себя каждый, но, вероятно, никто из добросовестно мыслящих людей не сомневался в том, что Катерина должна была, по роковой необходимости своей обстановки, влюбиться в кого-нибудь».

Да, было в любви Катерины что-то от роковой необходимости, но влюбиться она должна была не в кого-нибудь, а именно в Бориса. Немало в Калинове было молодых парней — да хоть того же Кудряша можно вспомнить или его товарища Шапкина. И все-таки мы понимаем, что Катерине как героине трагического плана нужен был другой избранник, не похожий ни на кого из калиновцев и — по ин­стинктивному ее прозрению — чем-то похожий на нее. Чем? Да той же странностью, необычностью, тем одиночеством, даже неприкаянностью, что могло не броситься в глаза Катерине.

В городе Борис всем чужой, и Островский под­черкивает это с самого начала в авторском предуве­домлении: «Все лица, кроме Бориса, одеты по-рус­ски». Он один ходит в непривычном для Калинова европейском костюме. Нравы, обычаи провинциаль­ного городка ему совершенно не знакомы: что-то его пугает, но что-то кажется поэтическим и прек­расным. Он восторгается красотой ночи, радостью любовных свиданий. «Это так ново для меня, так хорошо, так весело!»

Но обратили ли вы внимание, что во время первого свидания с Катериной Борис, несмотря на самые клятвенные уверения («я люблю вас больше всего на свете, больше самого себя!»), думает преж­де всего об удовольствиях, которые сулят ему встре­чи с молодой и красивой женщиной? Он не хочет вначале даже думать о том, к чему могут привести эти свидания, чем грозят они той, которую он, по его же словам, так пламенно любит.

«...Не печаль меня, — обращается он к Катерине, которая говорит ему о своих трагических предчувст­виях. — ...Ну, что об этом думать, благо нам те­перь-то хорошо!» А узнав, что Тихон уехал на две недели, Борис с нескрываемым удовлетворением во­склицает: «О, так мы погуляем! Время-то довольно».

Так еще раз возникает в пьесе тема времени. За пределы двух недель Борис просто не желает загля­дывать. Для него и этого времени вполне довольно. А ведь в этом небольшом временном промежутке (на самом деле Тихон вернулся даже раньше) реши­лась судьба и Катерины, и его самого. Но понял это он (как и Тихон) лишь тогда, когда Катерину потерял.

Не кажется ли вам странным, что Тихон, уже переживший мучительный внутренний кризис, видит в Борисе не только врага (что вполне объяснимо), ио и глубоко страдающего человека, даже испы­тывает до определенной степени сочувствие и жа­лость к нему? Вспомните или же перечитайте нача­ло пятого действия, разговор Тихона с Кулигиным. Сцена эта много дает для понимания молодого Кабанова, его нового образа мыслей. Но она же заставляет по-другому взглянуть и на Бориса, о котором Кулигин с участием спрашивает: «Ну, что же он, сударь?» Тихон отвечает: «Мечется тоже; плачет. Накинулись мы давеча на него с дядей, уж ругали, ругали — молчит. Точно дикий какой сде­лался. Со мной, говорит, что хотите делайте, только ее не мучьте! И он к ней тоже жалость имеет». Справедливый Кулигин делает вывод: «Хороший он человек, сударь».

Надо быть всегда внимательным к тексту. Поче­му при характеристике Бориса мы часто стара­тельно обходим этот разговор? Потому, что он не соответствует устоявшейся точке зрения? А между тем сцены из пятого действия свидетельствуют о том, что Борис тоже изменился — и изменился в лучшую сторону. Теперь-то он уже не о себе ду­мает, а о Катерине, не о своих удовольствиях, а о ее судьбе. Ему самому можно бы и не поверить, но об этом говорит Тихон, объективность которого сом­нений не вызывает.

Первое и последнее свидания Бориса и Катерины очень различны. Обратите, в част­ности, внимание на тональность речей Бориса. Теперь его слова проникнуты грустью и болью: «Ну, вот и поплакали вместе, привел Бог». И реплику его: «Не застали б нас здесь», — которую часто цитируют в укор Борису, необходимо рассматривать в общем кон­тексте разговора. Он же не о себе, а о ней беспо­коится. И в минуту острейшего душевного волнения прорываются у него такие народные, почти деревен­ские слова: «Измучусь я дорогой-то, думавши о тебе».

Не такой уж безличный Борис, как казалось некогда А. Григорьеву. В конце пьесы в нем стано­вятся заметны проблески искреннего чувства, спо­собность к глубоким переживаниям. В этом он до некоторой степени схож с Тихоном, хотя, как нам кажется, Тихон все же в большей степени прояв­ляет в сложнейшей психологической ситуации ду­шевный такт, благородство и человечность.

И все же не быть Борису «вольной птицей», как он сам себя называет. Увы, сидит он в тесной клетке, откуда ему никогда не вырваться. Судя по всему, не вырваться и Тихону. В пьесе это удалось только Катерине — но ценой жизни.