Владимиру Ленскому восемнадцать лет, это совсем ещё мо­лодой человек, юноша, успевший побывать за границей и попасть под обаяние немецкой поэзии и философии, прежде всего Гёте и Шиллера. Он был восторженным романтиком, имел
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри чёр­ные до плеч.

Его поэзию А. С. Пушкин сравнивает со «сном младенца», настолько она была чиста и невинна. В Онегине он нашёл чело­века, перед которым можно исповедываться, не боясь насме­шек, — Онегин щадил его самолюбие, предоставляя времени са­мостоятельно разочаровать юношу в его смутных мечтаниях. Они стали друзьями «от делать нечего» — точнейшее наблюдение А. С. Пушкина, показывающего, что у души есть определённые потребности, и эти потребности направляются на человека, со­всем необязательно достойного внимания, но лишь наиболее подходящего в ряду прочих.

Фактически Ленский и Онегин были двумя диалектическими противоположностями одного характера, и это накладывало на их отношения дополнительный отпечаток. Это были два человека, любившие естественность, и на почве этого они уже неизбежно должны были сойтись в окружении людей-масок и глупцов. Ав­тор недаром пишет:
Меж ними всё рождало споры
И к раз­мышлению влекло...

В сельской глуши Ленский «везде был принят как жених», при этом пустые необразованные соседи считали согласно, что он — полурусский. Вероятно, потому, что писал непонятные стихи и говорил о том, что было им совершенно непонятно. То, что он приехал из Германии, было лишь внешним фактором. Но он ро­мантически любил свою наречённую невесту — Ольгу Ларину («И детям прочили венцы // Друзья-соседи, их отцы»). Он был объят совершенно юношеским пылом, и замечание его старшего друга, нелестно сравнившего Ольгу с «глупой луной на глупом небосводе» его оскорбило.

Он продолжал ездить к Лариным, писал ей в альбом стихи, играл с ней в шахматы таким образом, что «пешкою ладью» он «брал в рассеянье свою». Драма Онегина и Татьяны осталась вне его внимания, поэтому он не мог понять мотивов поведения Ев­гения на именинах, когда тот стал неожиданно ухаживать за Оль­гой. Для Ленского было откровением, что Ольга благосклонно отнеслась к внезапному ухажёру, а переполненный романтиче­скими представлениями о чести и достоинстве, он не нашёл ниче­го лучше, как вызвать друга на дуэль. Ложность его решения ста­ла ему ясна уже при встрече с Ольгой накануне дуэли, когда оказалось, что его невеста и не думала его отвергать. «Решась ко­кетку ненавидеть...» — ненавидеть нельзя «решиться» настолько искусственно. Ленский был раздвоен между реальным миром и миром своих грёз и туманных представлений. Выбрать реальный мир, в котором Ольга искренне недоумевает по поводу его скоро­го отъезда накануне, у него не хватило сил, потому что насчёт Онегина он продолжал пребывать в нелепом заблуждении и ему даже не приходило в голову попробовать выяснить на словах, что тот хотел добиться.

Романтика близкой смерти охватила его, он дал волю при­чудливым фантазиям об опасности растлителя-Онегина и совсем потерял чувство реальности.
Он мыслит: «Буду ей спаситель.
Не потерплю, чтоб развратитель
Огнём и вздохов и похвал
Младое сердце искушал...»

Его смерть, как это ни печально,- никого не поразила. С бес­полезными жертвами всегда так бывает. Он готов был убить друга из-за пустяка и этим оказался непригоден для жизни. Убей он Онегина — Ольга бы наверняка отшатнулась от него, поражённая его жестокостью, и Ленский испытал бы сильней­шее разочарование, которое закончилось бы или самоубийст­вом, или превращением в копию самого Онегина. Но для романа одного Онегина было достаточно, поэтому погиб молодой Вла­димир Ленский.