Однажды мы с отцом отправились на охо­ту. Это было в начале зимы.

На закате возле Орехового леса собака наконец-то взяла заячий след. Сюда, наверное, ещё на рассвете зверь отправился на лёжку. Мы подошли к опушке. Собака тотчас скрылась в гуще запорошенных снизу снегом деревьев, оцепенелых в вечерней стуже.

—         Станешь вот здесь, на дороге, — отец показал на ряды молодых сосёнок, которые полосой протянулись от леса по полю, вдоль бугра.

Мороз крепчал. Он, видимо, сильно ме­шал работать гончей Альфе: из чащи редко-редко доносился её певучий голос. «Динь!» — точно сильно натянутая струна разрывалась в стылом студёном воздухе. И снова надолго ни звука, ни шороха.

Стоять на месте, переминаться, утапты­вать под собой снег надоело. К тому же я на­чал замерзать: ноги мёрзли, мороз пробирался за воротник, подкрадывался к телу через ру­кава. Отец куда-то скрылся.

Мне, конечно, было известно, что русак под гончей ходит одним и тем же кругом. «Но даже если собака тотчас начнёт гон, — рас­суждал я, — разве успеем мы засветло вы­брать лаз и дождаться на кругу возвращения зверя?» И я зашагал вниз, вдоль опушки.

«Ай-яй-яй!» — вдруг заголосило, запело, застонало в лесу. Это заливалась Альфа. Сло­мя голову я бросился вверх на взгорок. Ко­лючий воздух распирал лёгкие. Я стремился снова занять пост, с которого только что мало­душно дезертировал. Но не успел: на умятом мною «пятачке» стоял теперь отец. А мгнове­нием позже мимо меня с прижатыми к серо­вато-рыжей шерсти чёрными кончиками ушей во весь опор проскакал на гору лобастый, дол­гожданный русак… Пусть живёт!

Вот такая охота у нас получилась — без единого выстрела. (245 слов)