Уже с первой реплики Фонвизин вводит своего читателя в обыденную помещичью русскую усадьбу. И сразу же дает понять, что представляет из себя здесь «политическая вольность» хозяйки имения госпожи Простаковой.

«Кафтан весь испорчен», — кричит она и тут же зовет ни в чем не повин­ного Тришку, который портняжное дело освоил самоучкой. Такому крепост­ному «скоту» и портным-то не надо быть, «чтобы уметь сшить кафтан хо­рошенько». А коли он, «воровская харя», не угодил госпоже, хотя госпожа и сама-то не знает, чем кафтан плох, она холопам «потакать не намерена».

«С тех пор, как все, что у крестьян ни было, мы отобрали, ничего уже содрать не можем. Такая беда!» — жалуется Простакова. И начинает хвастаться, как во всем «управляется» сама: с утра до вечера то бранится, то дерется: «тем и дом держится». Простакова искренне удивляется: «Ах, она бестия! Лежит! Как будто она благородная!».

А потом, когда не удастся ей очередная подлость — насильно выдать опекаемую ею Софью замуж за своего недоумка сыночка Митрофануш­ку, — раскрывается во всей самовластной «красе»: «Теперь-то дам я зорю канальям, своим людям. Теперь-то я всех переберу по одиночке»; «Разве я не властна и в своих людях?»; «Дворянин, когда захочет, и слуги высечь не волен: да на что ж дан нам указ-то о вольности дворянства?». 

Но при всем этом Простакова не зверь, а человек, пусть безнадежно ис­порченный средой и воспитанием, но все же человек. Фонвизин сумел по­казать это в последней сцене комедии, когда потерявшая власть Проста­кова, увидев крушение своих замыслов, бросается к сыну с возгласом: «Один ты остался у меня, мой сердешный друг, Митрофанушка!» — и на­талкивается на бессердечный и злой ответ его: «Да отвяжись, матушка, как навязалась...» — «Вот злонравия достойные плоды!» — говорит Стародум, заканчивая комедию: но эта оценка его относится не только к Проста­ковой, а и ко всей системе государственного порядка в России.