Лев Николаевич Толстой драму «На дне» забраковал: по его мнению, словарь пьесы явно не соответствовал речи обитателей Хитрова рынка. Он был бы абсолютно прав, если бы Горький хотел показать нам нравы и быт обитателей общественного дна. Но автора волновало не это, хотя быт и нравы «босяков» он, конечно же, знал лучше графа Толстого, и не понаслышке.

Речь в пьесе идет не о быте, а о бытии человека на Земле, о его месте в обществе. Каким бы ни было государство, какая-то часть людей всегда оказывается на «дне» общества. У нас такие люди называются бомжами, во Франции клошарами, в Голландии сквоттерами... Тогда они назывались бродягами, «босяками».

Мы спускаемся в «подвал, похожий на пещеру». Здесь не самая гольная нищета: у этих людей еще есть деньги заплатить за нары в ночлежке. Самому же автору в юности случалось ночевать и под опрокинутыми лодками. В разговорах звучат признания, кто и как опустился в этот подвал. Барон проворовался на службе, потом тюрьма, потом — подвал Костылёва. Сатин в гневе убил обидчика сестры, потом каторга, потом — подвал Костылёва. Клещ не выдержал конкуренции, разорился, лишился мастерской и жилья, потом — подвал Костылёва. Не нашли себе пристанища и работы Татарин и Кривой Зоб — значит, подвал Костылёва. Из подвала и не выходил «вор, воров сын» Васька Пепел... Каждый когда-то оступился, каждый виноват по-своему, но все равно — подвал. Никто не смог вернуться к прежнему состоянию и месту в жизни. И это значит, что, кроме их вины, есть еще какая-то причина их падения. И эта причина, по-моему, заключается в том, что одни стремятся нажиться за счет других. Таким, например, представлен в пьесе хозяин ночлежки Костылёв. Его можно сравнить с мародером, он духовный урод. Он урод потому, что в нем нет ни человеческого, ни божеского. Кощунственно звучат его слова о добавочном пятаке с Клеща, чтоб перед иконой горела лампадка — его жертва неугасимая Богу. Рядом с этим духовным калекой звереет и его «богоданная супруга», жизнь которой Костылёв купил и заел... Именно Костылёвы — хозяева общества и жизни. Да, он жалок и гадок, насколько может быть жалок и гадок гад, но наверху — более могущественные людоеды. Они выстроили жизнь. И если из них кто-то ужасается тому, что они натворили, и пытается «выломиться» (слово Горького) из накатанной колеи, их падение тоже неизбежно. В драме это судьба Бубнова. Его попытка убежать из волчьей жизни ничем не кончилась и только привела к страшным мыслям о человеческой природе — подлой и бессердечной, лживой и гнусной по определению. Он не верит в человека, и его неверию есть слишком много доказательств в драме «На дне».

Противостоит пессимизму Бубнова только надежда. Contra spem spero (без надежды надеюсь) — это латинское изречение стало названием сборника стихов Леси Украинки. Это изречение — девиз самого Горького. Сам факт появления людей, живущих для лучшего, для лучшей жизни, сама надежда на эту лучшую жизнь позволяет верить в то, что человечество не напрасно проходит свой крестный путь от зверства в Человечество. В этом и есть смысл спора о человеке в драме Горького «На дне».